Книга «Герой Юджин Моргри»

За плечами (точнее под плечом) осталось стационарное лечение, и уже подходил к концу месяц амбулаторного вмешательства в мой глубокий внутренний мир.

Осень своим декадансом, грязью и перегноем вовсю дразнила опрятное и скучное население. Я смотрел на острые иглы веток лысеющий деревьев и провода, обвисшие под грузом начинающегося авитаминоза: через грязные окна общественного транспорта они казались капельницами – целью моих ежедневных путешествий в храм Али ибн Сина.

Медленно восстанавливая здоровье, я ощущал растущую с каждым днем потребность начать судорожную творческую деятельность: колыбель трехмесячной поэзии, муза в желтой тоге, санитарка лета или просто осень, вальсировала перед окном, кружа юбкой молодые головы, весело дула в сердца, как в насосы, растворяя тромбы.

Я никак не мог отойти от летнего наркоза и твердо решил для себя побыстрее промотать этот год, по-шулерски перескочив через два квартала, так же как сейчас я преодолел два района на автобусе. Но природа оказалась хитрее: высыпав накопленный снег на два месяца раньше, она показала мне, что нужно ценить каждое мгновение. ( Свернуть )

В центре квадратной комнаты, погруженной во мрак, на полу в позе лотоса сидел человек. Глаза его были закрыты, а руки лежали опущенные. Точнее, рука – ведь правой кисти у него не было: предплечье заканчивалось аккуратной, давно зажившей культей.

Комната едва освещалась пятью свечами, расставленными причудливым образом. В центре этих огоньков и сидел Макар Бесонов – менеджер по продажам, если верить бейджу, валяющемуся в куче книг и бумаг, разбросанных по всему помещению.

Огни восковых маяков, не колышимые ни единым ветром, ни зефиром, ни бореем, согревали раскрасневшиеся частицы, без которых природа становится нетерпеливой, и которые, нежась от удовольствия, помогали невидимому наблюдателю, присутствующему в комнате, читать заглавия книг, хаотично лежащих вокруг.

«Популярная каббала», «Звезды земли», «Фортунат и фортуна», «Големиада» (или «Как создать армию за 20 лет»), «Извлечение пятой субстанции», «Как заглянуть в бездну не выдав себя», «Аркхаракарат», «Семь зубов», «Демонисея» и еще несколько учебников по НЛП.

Помимо книг, на полу были разбросаны оккультные картинки, позволяющие, при должной сноровке, предсказывать будущее. ( Свернуть )

Если вселенная появилась из точки, то почему бы не начать рассказ из точки?

Линия, выходящая из черного пятна на белом круге, спиралью устремлялась наружу, не касаясь сама себя, чтобы не погибнуть и не начать все сначала. О золотом сечении не было и речи.

Мне сказали поднять правую руку, и я поднял. Потом, мягким голосом, не допускающим пререканий, попросили встать и покружиться. Я и это сделал.

Весь ритуал сопровождался какими-то сакральными и бессмысленными мелочами: мерным счетом, танцующей и кружащейся змейкой, монотонным голосом, колебательными движениями всевозможных фетишей. Я выполнял все требования только для того, чтобы не обидеть колдуна-заговорщика. ( Свернуть )

В поясе, опутавшем сердце датчиками с присосками, записывая каждый шаг в дневник, молодой человек бесцельно бегает по лестнице вверх и вниз. В его дневнике появляются очевидно лживые показания: «отдых», «прогулка», «прием пищи». Черт с ним, не мое дело.

В помещении каждый час загорается свет – это старик ходит в туалет и по ошибке включает свет у нас, потому что комната рядом. Кто-нибудь из моего окружения встает, ворчит, что-то пытается объяснить дряхлому осветителю, и не в последний раз выключает галогенные лампочки.

Я не выхожу в коридор, потому что бабушки сразу пристают ко мне с вопросами, как работает телефон. ( Свернуть )

Телефонная трубка прерывисто дудела комнатным звуком. Говорят, это нота «ля», хотя, кто ее знает?

– Алло?

– Здравствуйте, а Амальгама дома?

– Кто?

– Ну, знаете, Амальгама, сплав ртути и всякое такое… – Я на секунду растерялся и сказал все как есть: – Этот телефон мне дала одна начинающая писательница, которая так представилась... Очевидно, что это псевдоним, но настоящего имени я не знаю.

Женский голос в трубке, снисходительно улыбнувшись (родители не поддерживают своих детей-писателей до первой изданной книги), мягко сказал:

– Одну секундочку…

Голос отошел от телефона, беззвучно скользя по комнате в мягких тапочках. ( Свернуть )

Небесный инженер, колдун-модист, блестящей иглой лунного света пришивал горящие звезды к черному атласу холодного неба. Там, где луч разрывал материю, как из дырявого мешка мукой сыпался мягкий снег – герой ночи.

Единственный источник света, не считая искусственной иллюминации – праздничной гирлянды мириад разноцветных мотыльков, пойманных в плафонный плен электрической паутины – горел галогенной лампой в 5000 кельвинов.

Крыши домов очерчивали абрис бессонного человека, ворочающегося в постели, вновь и вновь укрываемого одеялом мягкого снега. Спали кошки и мышки, а те, кто боролся со сном, медленно шли вдоль белых улиц, шли медленнее снега, который не шел, а падал. И люди падали в объятья сына Гипноса – сладкого морфия, утоляющего боль утра.

Фасады домов переглядывались и перемигивались горящими глазами теплых квартир. ( Свернуть )

Доктор Кристофер, не отрываясь, смотрел на своего маленького сына. Необъяснимость парадокса, который гарантировал, что он никогда больше не увидит сына, и, в то же время, в каком-то смысле, увидит всю его жизнь (то есть уже видел), заставила его замереть над люлькой. Сын моргал и тянул свои маленькие руки к отцу, седому бородатому незнакомцу, которого он пока еще не запомнил.

Ребенку был один месяц, а отцу около 50 лет. Сын был поздним чадом, единственной радостью отца, остепенившегося самоискателя, у которого только недавно в голове развеялся чад прокуренной молодости. И, тем не менее, доктор не стал бы менять своего решения. Все, что он мог позволить себе – это просто смотреть на своего сына ровно 10 минут, не обращая внимания на то, что дорогое и очень сложное оборудование было уже включено и настроено на полную мощность. Никто не спорил с доктором, никто его не подгонял.

– Ты станешь великим из малых, и самым малым из великих. Тебе будут сниться странные сны, ты будешь слышать голоса. Все это предрешено и уже заложено в твою голову. Ты сможешь читать и писать на языках, увиденных тобой впервые: и это все уже в тебе – иероглифы, буквы и смыслы. Ты будешь знать то, что знаем мы, не понимая, откуда приходят эти видения. ( Свернуть )

5:00. Мусоровоз, как вор, пока все спят, забирает отходы группы людей, которых объединяют только несущие стены, лестницы и двери. Мои соседи не приветствуют мой образ жизни, а я не приветствую их, когда мы случайно встречаемся на ничейной земле – лестничной площадке подъезда.

Странно, сколько мусора мы производим, не замечая этого. Кажется, что главным достижением цивилизации стали мусоровозы-невидимки – акведуки нового Рима.

А я сижу и пишу какую-то статью для издательства, от которой откажусь сразу после финального слова, вложив генотип кукушки в бесполезный набор слов. Что там говорил Калибан про оправдание восхищения бесполезными вещами? Как удобно: никто не найдет меня по имени моих деяний, я буду недоступен для демонов-критиков, ищущих и находящих незадачливых людей, у которых только одно имя.

Пока я не поставил свою подпись, я – альфа и омега, грузовичок-невидимка, подбирающий на свалке никому не нужные слова, вычищающий их до антикварного блеска и выдающий за свои собственные.

Эту статью нужно сдавать завтра (то есть уже сегодня). ( Свернуть )

Я, Юджин Моргри, (так, для протокола)
С собой довольно странный спор затеял:
Что от зенита солнца до его заката
Я буду выражаться в рамках такта,
Ритма, ямба и хорея, как сложно б не было,
Как житель книг, в которые я верил,
Любил, читал и чтил...

Вчера я что-то пил:
Магический нектар и амбру самой ночи.
Сегодня гложет организм и точит
Ножи Оккама – я не сказал ни слова нового
И наплодил бастардов от литературы.
Какие ясные глаза у этой дуры,
С такой не жить спокойно...
Пожалуй, мне довольно,
Достаточно, не наливай!
Я пьян одним восторгом бытия.
( Свернуть )

Шла шестая ночь месяца Юноны и бог знает какая ночь летнего месяца сивана. Стояла жара. Приближался праздник...

Гости, неконфликтные и мягкие как вода, стекались со всех сторон в этот омут – пристанище скромных, нерешительных чертей. Зал хлопал дверями, а я хлопал глазами, удивляясь, как же много у меня друзей. Я стоял в центре огромного полупустого помещения с импровизированной сценой, столами и стульями. Мои новые друзья были обеспеченными и оригинальными: они устроили мне сюрприз, выделив один из своих цехов для празднования моего дня рождения.

На гостях были интересные выходные костюмы, не скованные скучными рамками приличий, но в то же время красивые и дорогие. Некоторые из них были в масках, должно быть, они думали, что идут на бал-маскарад. Я маскам рад, это очень естественно и, определенно, оригинальней, чем все время носить одну и ту же – из кожи, дырок и волос.

На сцену поднялись классические музыканты, заняли свои места и начали играть какую-то фоновую музыку. Я люблю классику, вы не подумайте. ( Свернуть )